— Смесь овцы и верблюда скорее, — хохотнул я и пояснил. — Плюется.

— Отучим, — самонадеянно заявил глава коммуны.

— Бог в помощь, — пожелал я.

Из столовой вместе с отцом Никодимом, общаясь о мирском и небесном, поехали за пять километров на запад от Хрущевска — тут у нас овцеводческое хозяйство, и пару отапливаемых стаек реквизировали под транзитные нужды: здесь железнодорожная ветка есть, удобно, а к нам часто всякое приезжает — и овцы, и коровы, а теперь вот альпаки.

— Я бы вам еще перепелок предложил для разведения, — хрустя снежком по утоптанной тропинке, выкатил Никодиму еще идейку.

— Яйца размером с горох, — поморщился он.

— У нас вон там, через пятнадцать километров, колхоз целиком на разведение перепелок перевели, — указал я на северо-запад. — Яйца мелкие, но народ скупает их все, потому что необычно, а грех чревоугодия никому не чужд. Сверху добавлю индюшат — эти уже чисто на мясо.

— А и возьмем, — решил Никодим. — Народу много, баб с пузом половина деревня — кормить-одевать всех надо. Справимся.

— Вот и замечательно, — одобрил я. — Еще кроликов могу дать, на шкурки, но их нынче везде держат, кооператоры уже только по госцене берут.

Невидимая рука рынка так сказать, но крольчатиной заболела половина Союза — ну а что, клетки соорудил да разводи, дело для колхозников подъемное, доходы — стабильные, а мясо — вкусное. Юмористический номер про «кролики — это не только ценный мех» по телевизору уже трижды крутили, с целью популяризации.

Вошли в стайку — тепло, воняет шерстью и чем положено — и пошли вдоль загонов, разглядывая альпак. Виталине нравится — зверушка очень милая.

— Ребят из санатория будут возить посмотреть, — предупредил я.

— Пущай возят, — одобрил отец Никодим. — Дело хорошее.

И тут батюшка совершил ошибку — протянул руку, чтобы потрогать шерсть на альпаке. Зверушка такого не оценила, отпрыгнула в глубь загона и плюнула Никодиму в лицо. Смиренно приняв удар судьбы, поп достал платочек и аккуратно утерся, спокойно прокомментировав:

— Дикие какие-то.

— Месяц назад еще по горам бегали, — развел я руками. — На том полушарии, — указал на восток, потому что так ближе, чем через запад. — Их немножко в загонах товарищи латиносы подержали, но еще перевоспитывать и перевоспитывать. Мне показывали документы на ваших новых жителей, там пятеро с альпаками дело имели, справятся.

— С божьей помощью, — кивнул Никодим, и мы поехали обратно.

* * *

Из столовой отправились на квартиру, в которой временно проживает Матвей Феофанович Бондарь, фаворит первого тура «голоса» и токарь четвертого разряда. Конкурсанта расположили в хрущевке по адресу Карла Маркса, 4, на втором этаже. Поднявшись по лестнице, в процессе одобрительно поцокав языком на гладенькие, крашенные синей краской — потому что дом новый! — стены и горшки с цветами на подоконниках подъезда, я позвонил в звонок.

Мужик открыл примерно через минуту, будучи одет в тельняшку и треники. Увидев нас, он смутился и буркнул:

— Здрасьте.

— Здравствуйте, Матвей Феофанович, — поздоровался я, представил дядю Семена и Вилку.

— Зайдете? — предложил он. — Чайник поставлю.

— Зайдем, — согласились мы.

Оставив нас в прихожей — типовая обстановка: вешалка, шкафчик для обуви, шкаф для одежды, тумбочка для мелочей — конкурсант убежал на кухню. Раздевшись, мы встретились с ним у входа в гостиную. Еще здесь есть спальня, «двушечка» же — однокомнатных в Хрущевске принципиально не строят. Прошествовав в комнату вслед за хозяином, сели на «ширпотребный», обитый зеленым сукном диван. Ну не те мощности, чтобы кооперативный, пусть и мне принадлежащий, в каждую квартиру покупать — тупо не хватает. Напротив нас — стенка со стоящим на ней цветным телеком — предоставляется не всем, большинству жильцов приходится покупать на свои или «подъемные». Справа и слева от дивана — кресла. Конкурсант выбрал правое, около выхода из комнаты — сподручнее бегать до чайника.

— У вас просто удивительный голос, Матвей Феофанович, — начал я с комплимента.

— Спасибо, — поблагодарил он.

— До финала вы дойдете точно, — продолжил я. — А он — почти через полгода. Это время я предлагаю вам не тратить на работу на заводе. У вас английский хороший? — проверил инфу из «папочки».

— Всю жизнь учу — мать переводчицей работала, — кивнул он. — Мне языки учить интересно, я еще немецкий знаю и испанский.

— Отлично! — одобрил я. — В таком случае предлагаю вам перевезти семью сюда — работу Антонине Афанасьевне найдем, Любу в школу устроим — и начать под руководством специалистов приобретать техасский акцент и учиться петь в народном американском стиле «кантри».

— Какое «кантри»? — напрягся он. — Я не американец, чтобы ихние песни петь! Я вообще Америку терпеть не могу — это ж главный оплот капитализма, а я — кандидат в члены Партии!

— И хорошо, — покивал я. — Нам американец и не нужен, нам нужен тот, кто их ненавидит и хочет послужить торжеству мирового коммунизма. Наша задача — победить стратегического врага на его поле, затмив вами всех остальных кантри-певцов. Это — дело государственной важности, Матвей Феофанович, и ваша жизнь после согласия прежней уже не станет. Но, прежде чем отказываться, пожалуйста, вспомните о Магомаеве, Хиле и прочих — они более чем довольны. Вот мой номер, — оставил на журнальном столике визитку. — Не будем мешать вам думать.

И мы покинули квартиру, оставив там очень задумчивого Матвея Феофановича.

— Согласится, — выразила уверенность Виталина.

— Согласится, — подтвердил я.

— Я бы на его месте согласился, — кивнул дядя Семен.

— Теперь, если откажется, нам всем будет неловко, — радостно подытожил я, и мы поехали на студию.

По пути набросал список того, что нужно «Красному страусоводу 2.0»: прядильный цех для переработки шерсти альпаки в полотно, заводик по производству майонеза из перепелиных яиц, тушеночный завод — тушенка из индейки явно найдет немало покупателей — и мануфактурка по выделке кроличьих шкурок. Породу отправим ангорскую, будем из шерсти делать пушистые кардиганы и продавать в мамином магазине за странные деньги. Спорим купят? Все эти постройки, само собой, идут в «нагрузку» к уже убывшим туда стройматериалам и строительным бригадам.

Когда мы проезжали около администрации, на ее крылечке обнаружился отец Никодим, помахавший нам рукой.

— Останавливаемся, — решил я.

Вилочка остановилась, и я вышел поговорить с попом.

— Что-то забыли, отец Никодим?

— Не забыл, — поправил он и признался. — Смалодушничал.

— А потом помолились и набрались решимости? — предположил я.

— Так, — подтвердил он. — В Хабаровске церкви нет.

— Хотите заполнить пустоту?

— Его святейшество в Москве хлопочет, — пояснил Никодим. — Но патриарх никонианский палки в колеса ставит.

— Выбивая себе православный храм нового, так сказать, образца, — понял я.

— Так.

— А мне-то что? — пожал я плечами. — Что один храм, что другой — бог-то один, и я совершенно уверен, что ему все равно, сколькими там пальцами паства крестится.

— Если разницы нет, значит можно и нам церквушку выделить, — заметил Никодим.

— Тоже верно, — признал я справедливость его слов. — Но денег на это у меня нынче нет — я вам выбью разрешение на реконструкцию и использование, но дальше вы сами. И свечками торговать будет нельзя.

— Стяжательство — грех большой, — ответил он. — Помоги, а мы за тебя Богу молиться будем.

— У бога и без меня дел полно, — отмахнулся я. — Езжайте с миром, отец Никодим, я прямо сейчас куда надо позвоню, и через неделю бумаги будут готовы — приезжайте, восстанавливайте.

— Иди с миром, — перекрестил меня поп и отправился на автобусную остановку, откуда отправится в Хабаровск, и уже оттуда — домой, на Алтай.

Я же вернулся в машину и устроил привычный мозговой штурм с Вилкой на тему «чем чревато»:

— Большинству граждан на самом деле все равно — кресты на церкви есть, купола есть, под ними — поп и иконы, значит — все нормально. Никаких религиозных расколов из-за этого не будет: у нас в конституции написано, что СССР — светское государство, а на дворе так-то двадцатый век кончается — ну какой тут церковный раскол?

— Грустно, — призналась Вилочка. — Церкви восстанавливать меньше года назад разрешили, а уже патриархи друг другу на пятки наступают.

— И нам оно на руку, — кивнул я. — Потому что земля слухами полнится, и на обоих патриархов за такие проделки народ будет насмешливо плевать — вместо окормления христиан, они за паству друг другу глотки рвут. Да плевать, пусть в Москве голова болит — они там в подковерных интригах опытные, а вреда, как ни крути, не будет — разве что получится, что у нас здесь старообрядческий край, а по ту сторону Урала — Никонианский. Но по религиозному признаку страну не развалить, а три-четыре уголовных дела в год на особо радикальных деятелей завести не жалко — радикалов никто не любит, они